Борьба с Китаем как «всемирной фабрикой», отнявшей будущее у американских рабочих — это любимый конек Дональда Трампа как минимум со времен его первой предвыборной кампании. Об этом напоминает корреспондент Би-би-си Джон Садворт в Вашингтоне, который девять лет жил и работал корреспондентом в Китае.
Трамп неожиданно сузил фокус. Его торговая война со всем миром вдруг превратилась в войну на одном конкретном, хорошо знакомом фронте — китайском.
Трамп объявил о 90-дневной отсрочке введения «ответных» больших пошлин на импорт из десятков стран, хотя и оставил базовую 10-процентную пошлину для всех.
Но Китай, который поставляет в Соединенные Штаты 14% всего их импорта, от айфонов до детских игрушек, получил впечатляющие 125% на эти поставки.
Трамп заявил, что поднимает пошлины на китайский импорт за то, что Пекин ввел ответные пошлины в 84% на импорт из США. Американский президент сказал, что Китай тем самым проявил «неуважение».
Но в лице Трампа мы имеем политика, который в первый раз пробился в Белый дом на антикитайских обещаниях, и подоплека его действий гораздо шире, чем просто желание ответить ударом на удар.
Для Трампа все это — дело, которое осталось недоделанным во время его первого срока.
«Нам не хватило времени сделать правильные вещи, и мы их делаем сейчас», — сказал Трамп журналистам.
Его цель — перевернуть всю систему мировой торговли с Китаем в роли всемирной фабрики, а также лежащее в основе этой системы мировоззрение, согласно которому чем больше такой торговли, тем лучше.
Для того чтобы понять, насколько важен этот пункт в мышлении президента США, надо мысленно вернуться в то время, когда никто и думать не думал о нем даже как о возможном кандидате в президенты, не то что победителе на выборах.
В 2012 году, когда я в первый раз передавал репортажи из деловой столицы Китая, Шанхая, практически все — лидеры мирового бизнеса, китайские чиновники, члены иностранных правительственных и торговых делегаций — считали необходимость роста торговли с этой страной чем-то само собой разумеющимся.
Она, эта торговля, подстегивала рост мировой экономики, обеспечивала поставки дешевых товаров, обогащала армию китайских рабочих, все увереннее занимавших свое место в глобальных цепочках поставок, и сулила международным корпорациям заманчивые перспективы в виде продажи своей продукции новому, нарождавшемуся среднему классу.
Через несколько лет после моего приезда Китай уже обошел США и стал крупнейшим в мире рынком для Rolls Royce, General Motors и Volkswagen.
Торговлю с Китаем обосновывали и более глубокими рассуждениями.
Согласно этим рассуждениям, китайцы, разбогатев, начнут требовать политических реформ.
Кроме того, перемены в структуре их расходов превратят Китай в общество потребления.
Первая мечта не сбылась: китайская компартия лишь укрепляет свою власть.
Вторая же сбывается не так быстро, как мечталось: Китай по-прежнему не только зависит от экспорта своей продукции, но и открыто планирует укреплять свое доминирующее положение в этой сфере.
В известном китайском стратегическом плане, опубликованном в 2015 году и озаглавленном Made in China 2025, было изложено видение Китая как мирового лидера в целом ряде ключевых промышленных секторов, от аэрокосмической отрасли до строительства кораблей и электромобилей.
А всего через год в президентскую гонку в США включился никому в политике не известный аутсайдер, который всю кампанию рассказывал, как подъем Китая опустошил американскую экономику, привел к упадку в «ржавом поясе» и лишил синие воротнички их заработков и человеческого достоинства.
Развязав торговую войну на своем первом сроке, Трамп сломал стереотипы и подорвал консенсус. Его преемник Джо Байден сохранил многие из введенных им пошлин на китайский импорт.
Но эти пошлины, хоть они и были немного болезненны для Китая, мало помогли в деле изменения его экономической модели.
Сейчас Китай производит 60% электромобилей в мире, притом большая часть приходится на его собственные марки, а также 80% батарей, на которых они ездят.
И вот Трамп вернулся — и начал с Китаем игру на повышение тарифов.
Она, наверное, может стать мощнейшим в истории ударом по устоявшейся мировой системе торговли — если бы не это постоянное «вводим — отменяем» с пошлинами Трампа в отношении остальных стран в последние дни.
Что будет дальше, зависит от двух ключевых вопросов.
Во-первых, примет ли Китай такое приглашение к переговорам.
Во-вторых, если примет, то захочет ли пойти на такие большие уступки, которых требует Америка, включая полный пересмотр своей экономической модели, построенной на экспорте.
Пытаясь ответить на эти вопросы, прежде всего нужно говорить, что мы оказались на совершенно неизведанной территории. Поэтому ко всем, кто утверждает, что знает, как отреагирует Пекин, следует относиться с осторожностью.
Есть и другие причины быть настороженным.
Китай сейчас тесно связывает свою экономическую силу — основанную на большом экспорте и строго охраняемом внутреннем рынке — с идеями национального возрождения и превосходства однопартийной системы.
Он жестко контролирует информационную сферу и вряд ли снимет барьеры, например, для американских технологических компаний.
Но есть и третий вопрос, и ответ на него должна дать Америка: верят ли США в свободную торговлю?
Дональд Трамп часто выражается в том духе, что пошлины хороши и сами по себе, а не только как средство достижения чего-либо.
Он рассуждает о пользе протекционизма для Америки, который, по его мысли, должен стимулировать внутренние инвестиции, заставить американские компании вернуть цепочки поставок из-за границы в свою страну и увеличить налоговые сборы.
Если Пекин сочтет, что в этом и есть главная цель тарифов Трампа, то может решить, что в переговорах нет никакого смысла.
Две главные экономические державы мира вместо того чтобы продвигать идею экономического сотрудничества, схлестнутся в схватке за экономическое превосходство по принципу «победитель получает все».
Если так и случится, это будет означать конец старого консенсуса и наступление совершенно иного, возможно, очень опасного будущего.